Неточные совпадения
Но только что он двинулся, дверь его нумера отворилась, и Кити
выглянула. Левин покраснел и от стыда и от досады на свою жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще
больше. Она вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими руками концы платка, свертывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой,
выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду
большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Старинный Калеб умрет скорее, как отлично выдрессированная охотничья собака, над съестным, которое ему поручат, нежели тронет; а этот так и
выглядывает, как бы съесть и выпить и то, чего не поручают; тот заботился только о том, чтоб барин кушал
больше, и тосковал, когда он не кушает; а этот тоскует, когда барин съедает дотла все, что ни положит на тарелку.
Случайно наткнулась она на часовню в поле, подняла голову, взглянула на образ — и новый ужас,
больше прежнего, широко
выглянул из ее глаз. Ее отшатнуло в сторону.
Катерина Николавна, я видел это,
выглядывала в окно кареты и, кажется, была в
большом беспокойстве.
Кругом теснились скалы,
выглядывая одна из-за другой, как будто вставали на цыпочки. Площадка была на полугоре; вниз шли тоже скалы, обросшие густою зеленью и кустами и уставленные прихотливо разбросанными каменьями. На дне живописного оврага тек
большой ручей, через который строился каменный мост.
А теперь они еще пока боятся и подумать
выглянуть на свет Божий из-под этого колпака, которым так плотно сами накрыли себя. Как они испуганы и огорчены нашим внезапным появлением у их берегов! Четыре
большие судна, огромные пушки, множество людей и твердый, небывалый тон в предложениях, самостоятельность в поступках! Что ж это такое?
Славное это местечко Винберг! Это
большой парк с веселыми, небольшими дачами. Вы едете по аллеям, между дубами, каштанами, тополями. Домики едва
выглядывают из гущи садов и цветников. Это все летние жилища горожан,
большею частью англичан-негоциантов. Дорога превосходная, воздух отрадный; сквозь деревья мелькают вдали пейзажи гор, фермы. Особенно хороша Констанская гора, вся покрытая виноградниками, с фермами, дачами у подошвы. Мы быстро катились по дороге.
Вы сидите, а мимо вас идут и скачут; иные усмехнутся, глядя, как вы уныло
выглядываете из окна кареты, другие посмотрят с любопытством, а
большая часть очень равнодушно — и все обгоняют.
Наружность самого гна Зверкова мало располагала в его пользу: из широкого, почти четвероугольного лица лукаво
выглядывали мышиные глазки, торчал нос,
большой и острый, с открытыми ноздрями; стриженые седые волосы поднимались щетиной над морщинистым лбом, тонкие губы беспрестанно шевелились и приторно улыбались.
Глаза ее, покрытые старческою влагой, едва
выглядывали из-под толстых, как бы опухших век (один глаз даже почти совсем закрылся, так что на его месте видно было только мигающее веко);
большой нос, точно цитадель, господствовал над мясистыми щеками, которых не пробороздила еще ни одна морщина; подбородок был украшен приличествующим зобом.
Кошевая остановилась у
большой новой избы. В волоковое окно
выглянула мужская голова и без опроса скрылась. Распахнулись сами собой шатровые ворота, и кошевая очутилась в темном крытом дворе. Встречать гостей вышел сам хозяин, лысый и седой старик. Это и был Спиридон, известный всему Заполью.
Средняя продолжительность жизни русского ссыльного еще неизвестна, но если судить на глаз, то сахалинцы рано старятся и дряхлеют, и каторжный или поселенец 40 лет
большею частью
выглядит уже стариком.
Взглянув на тополь, я увидел, что из него
выглядывает страшилище: кургузое, взъерошенное, с
большими желтыми глазами и белым клювом.
Вторая жена была взята в своей же Нагорной стороне; она была уже дочерью каторжанки. Зыков лет на двадцать был старше ее, но она сейчас уже
выглядела развалиной, а он все еще был молодцом. Старик почему-то недолюбливал этой второй жены и при каждом удобном случае вспоминал про первую: «Это еще при Марфе Тимофеевне было», или «Покойница Марфа Тимофеевна была
большая охотница до заказных блинов». В первое время вторая жена, Устинья Марковна, очень обижалась этими воспоминаниями и раз отрезала мужу...
Нюрочка добыла себе у Таисьи какой-то старушечий бумажный платок и надела его по-раскольничьи, надвинув на лоб. Свежее, почти детское личико
выглядывало из желтой рамы с сосредоточенною важностью, и Петр Елисеич в первый еще раз заметил, что Нюрочка почти
большая. Он долго провожал глазами укатившийся экипаж и грустно вздохнул: Нюрочка даже не оглянулась на него… Грустное настроение Петра Елисеича рассеял Ефим Андреич: старик пришел к нему размыкать свое горе и не мог от слез выговорить ни слова.
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев
больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул.
Выглянув в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.
Она была одета в темно-коричневый ватошник, ловко подпоясанный лакированным поясом и застегнутый спереди
большими бархатными пуговицами, нашитыми от самого воротника до самого подола; на плечах у нее был
большой серый платок из козьего пуха, а на голове беленький фламандский чепчик, красиво обрамлявший своими оборками ее прелестное, разгоревшееся на морозе личико и завязанный у подбородка двумя широкими белыми лопастями. Густая черная коса в нескольких местах
выглядывала из-под этого чепца буйными кольцами.
Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся — то тут, то там — шуму в доме; наконец терпения у него уж
больше недостало: он
выглянул в залу — там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек.
Темно-серые, вдумчивые, они, как живая загадка,
выглядывали из-за
больших темных ресниц.
Я вспомнил картину, висевшую у нас в гостиной: Малек-Аделя, уносящего Матильду, — и тут же занялся появлением
большого пестрого дятла, который хлопотливо поднимался по тонкому стволу березы и с беспокойством
выглядывал из-за нее, то направо, то налево, точно музыкант из-за шейки контрабаса.
Проходя верхним рекреационным коридором, Александров заметил, что одна из дверей, с матовым стеклом и номером класса, полуоткрыта и за нею слышится какая-то веселая возня, шепот, легкие, звонкие восклицания, восторженный писк, радостный смех. Оркестр в
большом зале играет в это время польку. Внимательное, розовое, плутовское детское личико
выглядывает зорко из двери в коридор.
Комната, из которой
выглянул Петр Степанович, была
большая овальная прихожая. Тут до него сидел Алексей Егорыч, но он его выслал. Николай Всеволодович притворил за собою дверь в залу и остановился в ожидании. Петр Степанович быстро и пытливо оглядел его.
Даже великолепная ее коса
выглядела как-то мизерно, и только глаза, вследствие общей худобы лица, казались еще
больше, нежели прежде, и горели лихорадочным блеском.
Но он спал, когда поезд остановился на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством
выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо
больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
Кустарник скоро совсем окончился. Передо мной было
большое круглое болото, занесенное снегом, из-под белой пелены которого торчали редкие кочки. На противоположном конце болота, между деревьями,
выглядывали белые стены какой-то хаты. «Вероятно, здесь живет ириновский лесник, — подумал я. — Надо зайти и расспросить у него дорогу».
Большего наказания для Пепки нельзя было придумать. Я в окно поздоровался с гостьей и сказал, что Пепко сейчас выйдет. Анна Петровна сегодня
выглядела свежее обыкновенного и казалась такой миловидной. В виде уступки летнему сезону на черной касторовой шляпе у нее был неумело прицеплен какой-то сиреневый бант. Вот посмеялась бы Наденька над этим наивным украшением, — она была великая мастерица по части дамских туалетов.
Ей на вид было не
больше шестнадцати лет, но она
выглядела сформировавшейся девушкой.
В антракт Тургенев
выглянул из ложи, а вся публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской,
больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли в сад. Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего в народ, как в Саратове провожали меня на войну, и вдруг обратился к Кичееву...
В руках он держал что-то
большое, белое и на первый взгляд странное, а из-за его плеча
выглядывало дуло ружья, тоже длинное.
Обыкновенно он сидел среди комнаты за столом, положив на него руки, разбрасывал по столу свои длинные пальцы и всё время тихонько двигал ими, щупая карандаши, перья, бумагу; на пальцах у него разноцветно сверкали какие-то камни, из-под чёрной бороды
выглядывала жёлтая
большая медаль; он медленно ворочал короткой шеей, и бездонные, синие стёкла очков поочерёдно присасывались к лицам людей, смирно и молча сидевших у стен.
Ольга Федотовна не отстала от своей княгини и на другое же утро явилась ей в чепчике с такими длинными оборками, что
выглядывала из них как часовая кукушка из рамки. Однако и в старушечьем чепце и в темных капотах княгиня еще долго не старелась, а, по словам Ольги Федотовны, «
больше походила как бы в костюме на бал собиралась». Так она была моложава и так прочна была ее красота.
На прощание желаю вам
больше всего не страдать скукою, так как я часто замечал, что за улыбающимся и счастливым личиком амура всегда почти
выглядывает сморщенное лицо старухи-скуки!»
Об этом посетителе мигом заговорил весь Мордасов, но заговорил как-то таинственно, шепотом,
выглядывая на него из всех щелей и окон, когда он проехал по
Большой улице к губернатору.
— Владимир Ипатьич! — прокричал голос в открытое окно кабинета с улицы Герцена. Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние дни. В этот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами в красных кольцах и курил в кресле. Он
больше не мог. И поэтому даже с некоторым любопытством он
выглянул в окно и увидал на тротуаре Альфреда Бронского. Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки по остроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонился окну.
Из-за фалд
выглянул жилет, обложенный золотым позументом, с
большим вырезом напереди.
Было очень тепло; капитан шел в довольно щегольском меховом пальто, расстегнутом и раскрытом около шеи; цветной атласный галстук с яркой булавкой
выглядывал из меха; шляпа капитана блестела, как полированная, а рукой, обтянутой в модную желтую перчатку с толстыми черными швами, он опирался на трость с
большим костяным набалдашником.
Через три дня пути, перевалив через Уральские горы, я уже подъезжал на земской паре к месту своего назначения, и Пеньковский завод весело
выглянул рядами своих крепких, крытых тесом домиков из-за
большой кедровой рощи, стоявшей у самого въезда в завод; присутствие сибирского кедра, как известно, есть самый верный признак глубокого севера и мест «не столь отдаленных», с которых начинается настоящая «немшоная» Сибирь.
Мои вещи были внесены в
большую светлую комнату, выходившую
большими окнами прямо на пруд; эта комната, оклеенная дешевенькими обоями,
выглядела очень убого и по своей обстановке, и по тому беспорядку, какой в ней царил.
Когда случалось овладевать целым медвежьим гнездом, то из берлоги брали и привозили маленьких медвежат. Их обыкновенно держали в
большом каменном сарае с маленькими окнами, проделанными под самой крышей. Окна эти были без стекол, с одними толстыми, железными решетками. Медвежата, бывало, до них вскарабкивались друг по дружке и висели, держась за железо своими цепкими, когтистыми лапами. Только таким образом они и могли
выглядывать из своего заключения на вольный свет божий.
Старик крякнул, взял шапку и пошел к старосте. Уже темнело. Антип Седельников паял что-то около печи, надувая щеки; было угарно. Дети его, тощие, неумытые, не лучше чикильдеевских, возились на полу; некрасивая, весноватая жена с
большим животом мотала шелк. Это была несчастная, убогая семья, и только один Антип
выглядел молодцом и красавцем. На скамье в ряд стояло пять самоваров. Старик помолился на Баттенберга и сказал...
Я тоже ангел, я был им —
сахарным барашком
выглядывал в глаз,
но
больше не хочу дарить кобылам
из севрской му́ки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова, —
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
По ней шла девочка лет семи, чисто одетая, с красным и вспухшим от слёз лицом, которое она то и дело вытирала подолом белой юбки. Шла она медленно, шаркая босыми ногами по дороге, вздымая густую пыль, и, очевидно, не знала, куда и зачем идёт. У неё были
большие чёрные глаза, теперь — обиженные, грустные и влажные, маленькие, тонкие, розовые ушки шаловливо
выглядывали из прядей каштановых волос, растрёпанных и падавших ей на лоб, щёки и плечи.
Что было — хвост, львицын,
большой, голый, сильный и живой, как змей, грациозно и многократно перевитый вокруг статуарно-недвижных ног — так, чтобы из последнего переплета
выглядывала кисть.
Как из
большой, не по рисунку, рамки
выглядывало из них маленькое, темное лицо с правильными, но миниатюрными чертами.
Лучшие волжские лоцманá
большею частью из крестьян этого села.], в широком коричневом пальто, из-под которого
выглядывали вздетая навыпуск рубашка красной александрийки и смазанные конопляным маслом кимряцкие личны́е сапоги по колена [Так называемые личные сапоги, употребляемые преимущественно простонародьем, шьются
большей частью в селе Кимрах, находящемся на Волге в Тверской губернии.
Еще утренняя заря не разгоралась, еще солнышко из-за края небосклона не
выглядывало, как на
большой дороге у Софонтьевых крестов одна за другой зачали становиться широкие уемистые скитские повозки, запряженные раскормленными донельзя лошадьми и нагруженные пудовыми пуховиками и толстыми матерями.
Завелось в одном доме много мышей. Кот забрался в этот дом и стал ловить мышей. Увидали мыши, что дело плохо, и говорят: «Давайте, мыши, не будем
больше сходить с потолка, а сюда к нам коту не добраться!» Как перестали мыши сходить вниз, кот и задумал, как бы их перехитрить. Уцепился он одной лапой за потолок, свесился и притворился мертвым. Одна мышь
выглянула на него, да и говорит: «Нет, брат! хоть мешком сделайся, и то не подойду».
Сквозь густую листву деревьев, и справа, и слева, кокетливо
выглядывали небольшие одноэтажные белые, точно мраморные, дома или, вернее, дворцы-виллы, с
большими верандами, уставленными цветами. Боковые аллеи вели к ним.
Подойдя к перекрестку, Артур повернул, снял шляпу и поклонился: на террасе домика сидела старая мадам Блаухер и вышивала скатерть. На ее крошечной голове сидел
большой чепчик с широчайшими бантами, а из-под чепчика
выглядывали стариннейшие, дедовские очки: они сидели на длинном тупом носу, напоминавшем
большой палец ноги…На поклон Артура она ответила слащавой улыбкой.